«Мир животных и птиц и средстваего изображения в произведениях м.м.пришвина»

Природные стихии: земля, воздух, огонь, вода – всегда занимали видное место в художественном познании человеком самого себя. От «Слова о полку Игореве» до поэзии С.Есенина, от русской былины о Микуле Селяниновиче до современной “деревенской прозы” наша литература связывала жизнь и судьбу русского человека с жизнью и судьбой русской природы. Взаимоотношения человека и природы постоянно рассматривались в творчестве русских писателей ХIХ–ХХ вв. (С.Т.Аксакова, И.С.Тургенева, Л.Н.Толстого, К.Г.Паустовского и др.), в том числе и в произведениях М.М.Пришвина.

Творческое наследие Михаила Михайловича Пришвина занимает особое место в русской литературе. Произведения писателя, созданные в первой половине ХХ в., сегодня не только приобретают особую злободневность, но одновременно заключают в себе особую пленительность, обаяние. Они содержат удивительные эстетические открытия, раздумья о природе и человеке, приобщают к чарующей земной красоте, вызывают в душе человека ответные чувства, пробуждают творческую мысль. От первого произведения – «В краю непуганых птиц» и до последнего – «Корабельная чаща» все книги М.М.Пришвина – итог неустанных подвигов. Оглядывая сейчас его творческое наследие, можно увидеть, как далеко ушел художник в своих скитаниях “по поручению природы”, как много угадал необходимого и важного в наших сегодняшних обострившихся отношениях с природой, которую мы наконец осознаем как неотделимую от нас родительскую биосферу и которая из-за нашего потребительского эгоизма оказалась под угрозой. М.М.Пришвин не писал специально о сохранении природы как “среды обитания”, он показывал читателям красоту окружающего мира, единство человека и природы.

Очевидно, что выявление и анализ языковых средств изобразительности и выразительности, описание индивидуальных особенностей стиля того или иного автора помогает глубже понять идейно-художественное своеобразие его произведений, систему образов и т.д. Это явилось одним из мотивов выбора темы данного исследования – «Мир животных и птиц и средства его изображения в произведениях М.М.Пришвина».

Актуальность предпринимаемого исследования заключается и в том, что, хотя М.М.Пришвин – самобытный писатель, большой знаток русской природы, изучение его творчества до последнего времени велось преимущественно с позиций литературоведения и ограничивалось в основном анализом литературоведческой проблематики, тогда как лингвистическая сторона произведений не была предметом специального исследования.

М.М.Пришвин сумел увидеть, что природе грозит опасность, что она нуждается в защите. Нельзя сказать, что его услышали все. Развитие науки и техники, рост городов, утрата многих нравственных ценностей привели к экологическим катастрофам, угрозе существования человека.

Словесник в своей работе не может остаться в стороне от этой проблемы. И наш первый помощник в ее решении – М.М.Пришвин, простые и ясные тексты которого, звучащие на уроках русского языка, помогают реализовать заложенный в них огромный воспитательный потенциал.

О языке Пришвина в свое время было сказано немало похвальных слов. Вспомним хотя бы некоторые из них. “Это, конечно, поэзия, но и еще что-то”, – так отзывался Александр Блок о первой книге писателя «В краю непуганых птиц» [2, 559]. “Слова у Пришвина цветут, сверкают. Они шелестят, как травы, то бормочут, как родники, то пересвистываются, как птицы, то позванивают, как первый лед, то, наконец, ложатся в нашей памяти медлительным строем, подобным течению звезд”, – так писал о Пришвине К.Паустовский [4, 668]. “Каждое сказанное Пришвиным слово как бы имеет свой особенный запах, цвет и вкус. Редкое качество есть верный признак истинного таланта, только очень немногие этим великолепным качеством обладают”, – отмечал И.С.Соколов-Микитов в статье «Слово о Пришвине» [4, 63].

Сам писатель в своих книгах щедро делится с читателями секретами мастерства, обнажая технологию, метод, прием. Он пишет: “Работа писателя самая мучительная, самая неблагодарная. Никогда не бывает уверенности, что получится хорошо… Фразу надо отлично строить, слитком. И так плотно, чтобы никаких щелей, а то сквозняком потянет. Читатель умен. Ему нужны мысли и образы, притом жизненные, а не надуманные. В этой войне победит не только наше оружие, но и наша культура” [7, 219].

Сюжеты пришвинских сочинений просты, язык исполнен мудрой простоты исконного русского народного говора. Но ни в одной из своих книг писатель не растворяется в стихии областнический наречий. Художник создает на народной основе свой собственный, пришвинский язык и в этом видит сердцевину художественного искусства. Свои поиски он выразил средствами языка. Не нарушая иерархии ценностей, М.М.Пришвин исследовал до глубины основ то общее, что есть в природе и в человеке как существе природном, но одаренном своим разумом и волей:

“Я стою и расту – я растение.

Я стою, и расту, и хожу – я животное.

Я стою, и расту, и хожу, и мыслю – я человек.

Я стою и чувствую: земля под моими ногами, вся земля.

Опираясь на землю, я поднимаюсь: и надо мною небо, все небо мое. И начинается симфония Бетховена, и тема ее – все небо – мое”.

Здесь человек – царь природы, милостивый и великодушный, творчески одаренный.

Язык Пришвина – это особый мир, со своими законами стиля, гармонии, ритмики, тонировки. За внешней простотой скрываются глубокий смысл, жизненные искания писателя. Не случайно тема своего пути, большого или малого, является одной из центральных в творчестве Пришвина.

Образная конкретность слова – главное достоинство языка Пришвина, и ее особенно ценил Горький. “Для меня ценнейший смысл работы Пришвина сводится именно к его поразительному умению создавать словами лицо его земли, живой образ его страны…” – писал он в предисловии к книге Пришвина «Мой очерк» (1933) [32, 6].

ХХ – начало ХХI вв. с их социальными потрясениями и духовной переориентацией человечества – это время, когда тема своего пути, уважения к опыту поколений, жизни в гармонии с собой и окружающим миром, природой становится особенно актуальной. И произведения Пришвина помогают ответить на многие из этих вопросов.

Цель и задачи исследования

Цель данной работы – выявить и описать языковые средства изображения животных и птиц в произведениях М.М.Пришвина «Кладовая солнца», «Календарь природы», «Корабельная чаща».

Общая цель определила конкретные задачи исследования:

1) дать общую характеристику индивидуального стиля М.М.Пришвина;

2) методом сплошной выборки выявить, систематизировать и классифицировать языковой материал;

3) дать комплексную структурно-семантическую характеристику языковых средств изображения мира животных и птиц в названных произведениях.

Материал и предмет исследования

Материалом исследования являются тексты произведений М.М.Пришвина «Кладовая солнца», «Календарь природы», «Корабельная чаща», из которых путем сплошной выборки было получено и проанализировано около 120 текстовых фрагментов, содержащих лексику со значением животного мира и мира птиц.

Выбор именно данных произведений связан с тем, что, во-первых, сказка – быль «Кладовая солнца» и фенологический дневник «Календарь природы» изучаются в школе, а во-вторых, названные произведения М.М.Пришвина, по сравнению с другими, насыщены названиями животных и птиц в наибольшей степени.

Предметом исследования являются названия животных и птиц.

Научная новизна исследования

Научная новизна работы состоит в том, что предпринята попытка выявить и описать всех представителей мира животных и птиц в названных произведениях и составить их исчерпывающий список.

Практическая значимость исследования

Практическая значимость работы заключается в возможности использования результатов исследования в практике школьного преподавания: на уроках русского языка при изучении раздела «Лексика», на уроках лингвистического анализа художественного текста в старших классах, а также на уроках литературы при изучении творчества М.М.Пришвина и в рамках факультатива по русскому языку.

Обзор научной литературы

В настоящее время имеется ряд работ, преимущественно литературоведческого характера, посвященных творчеству М.М.Пришвина. Кратко охарактеризуем основные из них.

П.С.Выходцев в работе «Пришвин и современность» описывает жизнь и становление М.М.Пришвина – писателя, а также отмечает значение его творческого наследия для современной литературы [6].

А.Ивич в работе «Пришвин детям» анализирует преимущественно те произведения М.М.Пришвина, которые вошли в круг детского чтения: «Еж», «Гаечки», «Лисичкин хлеб», «Кладовая солнца» и др. [13].

Т.Ю.Хмельницкая в книге «Творчество Михаила Пришвина» рассматривает основные особенности творчества писателя, уделяя большое внимание анализу языка пришвинской прозы [40].

Вопросам психологии творчества, духовного облика художника, его отношения к миру и к самому себе посвящены дневники М.М.Пришвина, которые он вел в продолжение многих десятилетий. Мысли писателя, собранные в книге «Творить будущий мир», могут стать основой современной педагогики искусства, придающей первостепенное значение становлению ребенка как творческой личности, развитию его духовного лица [32].

В.Д.Пришвина – жена М.М.Пришвина – в книге «Наш дом» повествует о жизни и творчестве писателя [29]. Органичное соединение рассказа автора с дневниковыми записями самого Пришвина создает обаятельный образ художника – мыслителя, человека, философа. В другой книге В.Д.Пришвиной «Путь к слову» рассматривается жизнь молодого Пришвина как путь к творчеству, как поиск им своего слова [28].

Очень важной для нашего исследования является монография И.А.Зотова «Человек и природа в творчестве М.Пришвина», в которой рассматриваются идейно-нравственные и философские проблемы, художественное своеобразие произведений писателя, концепция «человек и природа» в его произведениях, роль природы в формировании личности, прослеживается развитие художественного таланта, выявляются особенности поэтического дарования писателя и др. [12]. В работе анализируются также особенности изображения М.М.Пришвиным отношений человека и природы и подчеркивается важность художественных открытий писателя для наших дней, значение его наследия для формирования духовного мира юных граждан. Особое внимание автор уделяет анализу повести «Кладовая солнца», которая текстуально изучается в VI классе средней школы.

В сборник «Воспоминания о Михаиле Пришвине» вошли свидетельства мемуаристов, современников писателя, они насыщены богатейшим фактическим материалом, воссоздающим тернистые пути его творческих поисков [4].

Как видим, практически все работы, посвященные изучению творчества М.М.Пришвина, имеют, как правило, литературоведческий характер, тогда как специальные научные исследования, посвященные особенностям языка писателя, на сегодняшний день отсутствуют. Чаще всего языковые и художественные особенности произведений М.М.Пришвина упоминаются попутно, как дополнение к литературоведческому анализу. Это обстоятельство делает наше исследование особенно актуальным.

Как видит и изображает природу Пришвин? Во-первых, он всегда достоверен. Если уж он написал то, что на лесной опушке пахло мятой, то сказано это было не ради большей выразительности, но ради факта и достоверности.

В то же время его видение природы поэтично, недаром он иногда говорил про себя в шутку, что он “поэт, распятый на кресте прозы”, а свои короткие зарисовки природы в шутку называл поэмами. Прочитает миниатюру в несколько строк, посмотрит лукаво и спросит: “Ну, как вам моя поэма?” [6, 23].

Фотографическая точность в прозе Пришвина чудесным образом сочетается с высокой поэзией, и это-то сочетание является, пожалуй, главной отличительной чертой Пришвина как художника.

Отличие Пришвина от наших классических писателей – Аксакова, Тургенева, Л.Толстого, Чехова – в том, что у него природа не обрамление, а сама картина, не описание, а сама жизнь, не фон, на котором развертывается действие и показываются переживания героев, – нет, она сама становится активным, наделенным характером героем книги.

В «Календаре природы» Пришвин пишет, что он “вместо того, чтобы отдавать свои мысли и чувства вымышленному лицу, отдает их тому краю, который его интересует, и так получается край, как живое существо” [2, 68].

Природа для Пришвина – школа познания и самопознания. Вся жизнь растений, животных, леса, реки, земли раскрывается писателем именно в непрестанном сопоставлении и взаимоотношениях ее с жизнью человеческой. “Чтобы понимать природу, надо быть очень близким к человеку, и тогда природа будет зеркалом, потому что человек содержит в себе всю природу” [3, 692].

Так рождается совершенно светлый, невиданный дотоле литературный жанр, в котором природа пронизана мыслью и переживаниями, наделена особенностями внутреннего мира человека. Пришвин называет этот новый жанр “интимным пейзажем”: Скворцы вывелись и улетели, и давно уже их место в скворечнике занято воробьями. Но до сих пор на ту же яблоню прилетает в хорошее росистое утро старый скворец и поет. Вот странно, – казалось бы, все уже кончено, самка давно вывела, детеныши давно выросли и улетели… Для чего же старый скворец прилетает каждое утро на яблоню, где прошла его весна, и поет? [36, 6].

Пришвин говорит о “чувстве цельности бытия и своего личного в нем соучастия”. Из этого чувства связи с природой и развилось у него “родственное внимание ко всей летающей, плавающей, бегающей твари”, населяющей мир. Каждое знакомство Пришвина со зверем, птицей, деревом глубоко лично и неповторимо. Для него это всегда открытие: ни одно дерево не похоже на другое, ни одна птица, ни один жук.

Все творчество Пришвина насквозь философично. Он никогда не ограничивается изображением увиденного, но всегда философски осмысливает изображаемое. Особенность Пришвина – художника в том, что, будь это картина природы или раскрытие собственной жизни, как в романе «Кащеева цепь», его обращения неразрывно связаны с его творческой личностью. Это проникновенное размышление о времени, о себе, о мире. Это разговор с самим собой, который становится откровенным разговором с “неведомым другом” – читателем.

Один из важнейших вопросов в литературе – о степени очеловечивания природы – разрешается у Пришвина по-своему. Правдивое изображение животных и птиц невозможно без того, чтобы они не разговаривали. И они разговаривают у писателя, но при этом остаются животными даже тогда, когда говорят словами. Пришвин следует естественному правилу: “Не требуй от зверя того, что ему не дано”, то есть разума. Чаще сам писатель говорит за животных или обращается к ним. При передаче разговора между животными он постоянно делает оговорки: “как я догадался”, “это, по-видимому, означало” и т.п. Такая осторожность вполне уместна и совсем не обедняет изобразительность. Характерно, что она встречается и у Чехова. Но самый натуральный и богатый разговор получается тогда, когда животные обходятся средствами своего языка, без слов, с помощью носа, запахов, слуха, осязания. Белую пушистую “салфетку” на хвосте у пятнистых оленей Пришвин делает поистине говорящей. Каждая птица у него умна по-своему. Это и есть один из видов поэзии познания, и в этой области Пришвин – удивительный мастер.

Пришвин – выдающийся “изобразитель” животного царства. Но это только половина того, что есть. Самое близкое писателю животное – это человек, все остальное в мире существует рядом с ним. В «Моем очерке» Пришвин говорит о “разновидности воссоздания той самой материи, в которой зарождается эта личность”, т.е. человек. Чувствуя себя хозяином в природе, писатель никогда не забывает, что он сам – от нее. Вульгарному толкованию идеи господства над природой писатель противопоставляет идею равноценности. На такой основе и возможно разумное приспособление сил материи для нужд человека.

В природе – Пришвин это хорошо знает – много неразгаданных загадок. Ему особенно дорого то, что добыто, узнано, преодолено, что явилось результатом охоты, наблюдений, желания. В произведениях Пришвина на первом плане не пейзаж, не собаки даже, не птицы, не щеглы, и не “календарь природы”, а то, как все это узнается и раскрывается перед человеком.

Родственное внимание к природе связано у Пришвина с другим характерным для него мотивом – длительным творческим переживанием детства. Курымушка только годами родня героям Аксакова, Гарина-Михайловского, Л.Толстого и Горького, а мыслями и возрастом души он совсем взрослый. Его и проблемы заботят те, которые ничуть не меньше тревожат и пожилых, изведавших жизнь людей, – как перевести свое малое личное в большое общее, примирить свободу и долг.

На творческом, поэтическом переживании детства основаны детствие рассказы Пришвина, собранные в двух книгах: «Зверь – бурундук» и «Лисичкин хлеб». До известной степени “детским” писатель остается и в своих основных произведениях; в них есть элемент игры, удивления, неожиданного узнавания. При виде весенних проталин на дороге он, как Колумб, вместе с детьми восклицает: “Земля показалась!” Движение нашей планеты вокруг солнца он открывает наглядным, не астрономическим способом: наблюдением смещения диска Луны вдоль ветки осины. Отсюда практический уклон его философии природы.

Наблюдение Пришвина всегда лично, настолько окрашено чувством открытия нового и важного, что каждое такое открытие он рассматривает как победу, как выход на волю к вершинам обобщения и мудрости, как радость “расширения души”. Он и по форме обращения очень личный писатель, не всегда прячущий свое “я” за спину своих героев.

Восторженно и поэтично говорит Пришвин о радостях, испытанных им от сознания, что он постиг за свою жизнь чарующую красоту природы, пробуждающегося весеннего леса, наполненного звуками поющих дроздов, бормотанием тетеревов, стонами желны и т.д. Восторженное состояние художника передается читателю, пробуждает в нем желание увидеть красоту вечно развивающейся природы, самому услышать звуки весеннего леса. Своими произведениями он воспитывает у читателя чувство причастности к природе, чувство ответственности перед ней.

Анализируя творчество М.Пришвина, исследователи отмечают ряд особенностей идиостиля писателя.

У каждого большого писателя язык своеобразен. Пришвин придает языку огромное значение и много размышляет о языке вообще и о собственных словесных исканиях в частности. “Защищая форму, я требую от писателя прежде всего языка”, – писал он в дневнике 1950 года [40, 510].

Пристальное внимание к языку проявилось у Пришвина очень рано, еще в то время, когда он, работая агрономом на опытной станции, прислушивался к русскому народному языку. Не будучи специалистом – филологом, по живым следам записывал он поразившие его слова и выражения и приступил к собиранию фольклора. Для Пришвина народное слово корнями связано с природой, с землей. Поэтому он стремился к тому, чтобы природа слова тесно слилась с настоящей природой, этим словом описываемой. В этом писатель видел основную задачу и отличительную особенность искусства.

Образная конкретность слова – главное достоинство языка Пришвина, и ее особенно ценил Горький. “Для меня ценнейший смысл работы Пришвина сводится именно к его поразительному умению создавать словами лицо его земли, живой образ его страны…” – писал он в предисловии к книге Пришвина «Мой очерк» (1933) [4, 6].

Фольклор, сказка, охота, возвращение к детству, пути самопознания в природе – все это разные грани художественной системы Пришвина, и все они отразились прежде всего на его работе над словами.

Для Пришвина особенно характерны существительные, воплощение предмета, и глаголы, выражение действия, – конкретное ощущение мира.

За какими же словами охотится Пришвин? Как специфическая, профессиональная речь охотника обогащает литературный язык и какова природа этих охотничьих слов?

В рассказах об охоте широко представлены профессиональные слова, необычные для нашей повседневной жизни. Это в первую очередь охотничья лексика, которая присутствует практически во всех произведениях писателя. Особенно много колоритных слов и выражений связано с зайцами и собаками. Умные и хитрые зайцы, которых трудно поймать, на охотничьем языке называются “химики” или “профессора”, заяц, родившийся осенью, – “позднышок”, “листопадник”, зимний заяц – “беляк”, прыжок зайца – “скидка”, “заяц скинулся”.

Вот слова, касающиеся собак: “собака скололась”, “скол”, “трубач поднял беляка”, “стойка”, “мертвая стойка”, “натаска”, “понятка”, “первопольная собака”, “Ярику пошло третье поле”, “трубач был непозывист”, “переполовинил уши”, “псовина” вместо “шерсть”.

О птице, готовящейся к полету, говорят: “стать на крыло”.

Все эти выражения отличаются ощутимостью внутренней формы слова, образностью, метафоричностью, и вместе с тем они наглядны.

Возьмем, например, обычное слово “хвост”. В охотничьем языке для одного этого понятия существует множество слов – метафор, обозначающих хвосты животных. Хвост собаки – “прут”, хвост зайца – “цветок”, хвост оленя – “салфетка”. Все эти слова – метафоры мы не раз найдем в охотничьих рассказах М.М.Пришвина.

Писатель любит насыщать свою речь народными сложными словами типа гололедица: “На снегу многоследица”, “дрозд – белобровник”, “белолапки”, “по чернотропу”, “долгомошник”, “темнозорька” и т.д. В изобилии мы найдем у него народные слова типа “капель”: “рубель”, “густель”, “паль”. По типу распространенных собирательных существительных наподобие “ельник”, “березняк” Пришвин вводит слова “кочкарник”, “корьевник”, “мелятник”, “грачевник” – мелкий хворост. Мы найдем у него также такие диалектные слова, как: “взлобок”, “наволок” – низкий берег, “лед – тощак” и т.д.

Любопытно, что в охотничьем языке образны и активны не только корни слов, но и приставки и суффиксы, с помощью которых образуются слова, очень точно и детально указывающие направление, действие, движение.

Так, в обычном языке общеупотребительно слово “нора”. В охотничьем языке Пришвина мы найдем и глагол “занориться”, и существительное “отнорок”. От слова “чутье” возникли сочетания “собака причуяла дичь”, “чутьистый нос”, от глагола “лазать” – существительные “полазка”, “перелаз”, от слова “сор” – “посорка” – ‘шелуха орешка и мусор, которые сбрасывает белка с деревьев’.

В произведениях Пришвина много слов с приставками, детализирующими действие или направление: “заветрие”, “зазимок”, “заберег”, “заосеняло”, “приглубь”, “приболотица”, “утиный присадок”, “сурадье”, “сузем”, “угрыз зубов” и “загрыз” (существительное), “червяк – закорыш” – живущий за корой дерева и т.д.

В языке Пришвина поражает множество слов с приставкой о- вместо обычных приставок по-, от-, рас-: не постарел, а “остарел” (волк остарел), “ознобил рeки”, т.е. отморозил, “осердился” вместо рассердился и т.д.

C большим мастерством Пришвин использует прием повтора. Этот прием подчеркивает и закрепляет в сознании читателя ударные места в тексте, усиливает музыкальность повествования: Тут давным-давно вода боролась с деревьями за свободу, а деревья должны более закреплять берега.

Еще одно из богатств пришвинского стиля – это его юмор, который не спутаешь ни с чьим. Его меткие шутки проявляются прежде всего в языке. Пришвин любит сближать слова в их юмористическом, шутливом значении, по-новому освещать смысл слов с общими корнями: Ведь каждый раз, когда мне удается хорошо написать, читатели говорят: – Молодец! И я молодею [39, 81]; Тысячи зябликов все летели, все пели, садились на деревья и во множестве рассыпались по зяби, и я первый раз понял, что слово “зяблик” происходит от “зяби” [31, 3, 391].

Пришвин никогда ни над чем не смеется, смеется он всегда чему-то, и чему-то непременно хорошему. Юмор писателя – это формы жизнелюбия, теплого “родственного внимания”. “Без философии можно обойтись в жизни. Но без юмора живут только глупые”, – писал он в дневнике 1947 года [4, 446].

Маленькая лесная жизнь ежа или ланочки, по прозвищу “Кастрюлька” милые и забавные хитрости охотничьих собак Ярика, Нерли, Кэт описаны с проникновенным, любящим и шутливым сочувствием к своим звериным героям.

Юмор сказывается не только в характеристиках, ситуациях и конкретных наблюдениях, но и в особом словоупотреблении. Пришвин любит применять подчеркнуто интеллигентные слова и понятия, обозначающие человеческие взаимоотношения и социальные категории к звериному быту: Я не мог догадаться, какое лесное существо пробило такую глубокую брешь в муравьиной республике [31, 3, 551]; Во время нашего обеда собачья публика пробудилась [31, 3, 551]; Во время городского гулянья появиться там под руку с рыжим хвостатым товарищем [31, 3, 398]. И там же ироническое, преувеличенно вежливое обращение к провинившемуся Ярику перед тем, как запереть его в подвал: – Пожалуйте, молодой человек! [31, 3, 399].

Великолепно воплощена эта форма юмора в рассказе «Верный»: Ярик делает вокруг Верного медленный обход, подходит к стене и оставляет на ней свою первую метку, вероятно условие договора. В это время крайне осторожно подходит к Ярику Верный и, пока тот пишет заявление, обнюхивает у него основание хвоста. Потом, прочитав написанное на стене, Верный делает какие-то свои поправки, и Ярик нюхает основание хвоста Верного. Ярик согласен, расписывается, после чего Верный, сделав полукруг, в последний раз окончательно подписывает бумагу, что, в сущности, у них, вероятно, означает ратификацию мирного договора [31, 3, 272].

Иногда этот присущий Пришвину жизнелюбивый и зверолюбивый юмор сказывается не в прямой озорной шутке и обыгрывании подчеркнуто человеческих “интеллигентных” слов, примененных к животным, а в особой тонкости и теплоте повествования. Обращает на себя внимание живое и выразительное употребление среднего рода, когда Пришвин говорит о милых его сердцу животных. “Оно” – это какой-то особый род нежности: Вскоре там показалось нечто рыжее, стало красться в обход стола, и, я думаю, мышь слышней пробежала бы, чем это большое подползало под диван [31, 3, 398].

Иногда этот зверолюбивый юмор Пришвина проявляется в необычной, с точки зрения синтаксиса, даже не совсем правильной и грамотной расстановке слов во фразе. Например, о коте: Стал выгрызать из шкурки что-то ему очень вкусное. Не вообще вкусное, а ему.

Так на примерах юмора Пришвина видно, как важна детализация в анализе его языка, как односторонне и ограниченно было бы говорить только о простоте и ясности языка Пришвина.

Как уже неоднократно отмечалось выше, за Пришвиным прочно закрепилось имя “певца природы”. Однако природа у писателя – это не природа “вообще”, а всегда конкретный уголок, часто привязанный к малой родине. Отсюда обилие собственных имен – от административно-территориальных наименований до местных топонимических: названий урочищ, местечек, рек, т.д.: Выслушав гон лисицы, Травка точно так же, как и мы, охотники, поняла круг пробега зайца: от Лежачего камня заяц побежал на Слепую елань и оттуда на Сухую речку, оттуда долго полукругом на палестинку и опять непременно к Лежачему камню.

Почти в каждой вещи Пришвина мы найдем пристрастие к смысловым названиям рек и селений, и тому, чтобы каждое имя сделалось образным излучением свойств описываемой местности: Нам особенно понравилась Явзора; имя это так удивительно сочетается с этой явью светозарных ночей: кажется тогда, везде вокруг, на земле и на небе живет тут прекрасная явзора.

Пришвин ополчается против штампованных, условных, традиционных кличек и ратует за имена, ассоциативно связанные с местностью, в которой он живет и охотится, и за прозвища, наглядно воплощающие живой, характерный образ каждой собаки: Щенок и вообще был тяжел и дубоват. Дубец – мелькнуло у меня в голове, я поймал его и вспомнил охоты свои по выводкам на речке Дубец. Слово мелькнуло недаром, я очень удачно охотился на Дубце, и мне показалось – неплохо будет в память этих охот назвать новую собаку Дубцом [31, 3, 419].

Так, самая смышленая и любимая собака из всего потомства Кэт названа Нерль по имени реки, на которой особенно счастливо охотился Пришвин. И, как часто бывает у писателя, образ природы перекликается с его внутренним миром, излучины реки ассоциируются с излучинами жизни: Дикая Нерль, я воплощу твое имя в живую собачку, для которой великим счастьем на земле будет с любовью смотреть на человека, даже когда он запутается в излучинах своей жизни [31, 3, 419].

Смысловое и образное оживление имен и названий местности постоянно у Пришвина. В этом сказался общий принцип его художественной системы, его последовательного отношения к слову как к живому образу предмета, в этом слове заключенного.

Иногда всю соль своих выводов Пришвин вкладывает в уже существующую пословицу или поговорку, а подчас, на основе фольклора, создает свои собственные афоризмы. В рассказе «Ежовые рукавицы» Пришвин наглядно реализует метафору “держать в ежовых рукавицах”. Он рассказывает, как собаку, не выдержавшую стойку, “воспитывали ежом” в буквальном смысле слова.

Но наиболее интересны у Пришвина собственные пословицы и поговорки, возникающие по аналогии с народными. Чисто познавательный материал в рассказе «Соляная кислота» облечен в забавную и афористическую форму. Рассказ завершается моралью, упакованной в форму поговорки: Всем волкам по серьгам: старому – взбучка, молодым – пример, маленьким – соляная кислота [31, 4, 514].

Характер маленькой капризной собачонки в рассказе «Лимон» обрисован лаконично и исчерпывающе: …визгу много, шерсти мало.

Для Пришвина природа – сама жизнь, полная драматизма, всегда необычная. Вот почему он так часто начинает фразу, как будто бы спокойную, описательную с действенного слова случилось: Случилось, талая вода проникла в глубь снега и разбудила спящего на земле под снежным одеялом маленького розового лягушонка.

Тот же принцип проявляется и в как будто бы неправомерном употреблении слова событие: Филин на свету – это огромное событие в птичьем мире.

Не раз уже говорилось о том, какое огромное значение в творческой философии Пришвина имеет радость бытия. Это сказывается и в гимнах радости, и в вариациях сочетаний со словами радость и праздник: Природа приступила к строительству утренней радости; Вызвать всех людей на великий праздник неодетой весны.

Также характерно для Пришвина употребление слова дела. Если природа для него непрерывный процесс творчества, то естественно в его стилевой системе частое употребление этого слова применительно к явлениям природы: Нужно долго наблюдать, чтобы понять муравьиное дело.

Пришвин открыл нам неисчерпаемый в своей красоте и мудрости мир, который большинство людей просто не замечает. Современность писателя в его оптимизме, в его творчестве – познавательном подходе к природе. Жизнеутверждающий пафос Пришвина раскрывается в мастерском изображении природы, в умении видеть ее красоту, постигать ее законы, представлять ее в движении и изменении и соотносить эту жизнь со своим внутренним миром.